И. А. Крылов. Его жизнь и литературная деятельность - Семен Брилиант

Дело было так. Крылов приехал в собрание поздно. Читали очень длинную пьесу; он уселся в свое кресло. «Иван Андреич, что — привезли?» спросил у него через стол Хвостов. — «Привез». — «Пожалуйте мне». — «А вот ужо после». Крылов не торопится. Наконец пьеса кончена. Иван Андреевич вытаскивает из кармана своего широкого сюртука помятый листок, и знаменитая «Уха» на столе.

В первом собрании «Беседы», 14 марта 1811 года, прочел он басню «Огородник и Философ». Это была одна из тех несвоевременных басен, в которых выразилась натура Крылова, его неприязнь к европейским заимствованиям. Конечно, в этой басне он осмеивает «недоученного» философа, но попытки к нововведениям были еще так редки, были таким нежным ранним цветком, что его следовало охранять, обходиться с ним бережно. Осмеиванье было тем более опасно, что глупцы и невежды понимали по своему подобные басни и глумились над всяким стремлением к новому, свежему, ко всякой перемене в старине, в затхлом быту крепостного права. Басня эта, как и другие в подобном роде, получают, впрочем, более правильное значение по отношению к некоторым современным им явлениям.

С другой стороны, на Крылова опирались авторы книжек вроде: «Плуг и соха» с эпиграфом: «Отцы наши не глупее нас были» и т. п., совсем не в духе какого бы то ни было просвещения. Там же прочитана была Крыловым басня «Осел и Соловей», в которой под соловьем, говорят, разумел он себя. Думали, что критика осла есть мнение князя Вяземского, который считал И. М. Дмитриева выше Крылова. Это — возможно. Князь, в самом деле, долго и упорно не хотел понять величия нашего баснописца, оставаясь верным поэту, который «ввел в наши салоны легкую французскую поэзию». Есть анекдот также об одном вельможе (гр. Разумовском или князе А. Н. Голицыне), пригласившем Крылова к себе — прочесть две-три басни. В числе последних, мастерски прочтенных Крыловым, была одна из Лафонтена. — «Это хорошо; но почему вы не переводите так, как Дмитриев?» благосклонно спросил будто бы глубокомысленный вельможа. Крылов отвечал: «не умею», и написал свою басню. Это похоже на нашего хитрого дедушку. Но та же басня могла относиться и к другому случаю.

Кого думал задеть Крылов в своем затейливом квартете: четырех ли вельмож, которых не знали, как рассадить в четырех отделах государственного совета, или четыре отделения «Беседы», основанной с хитроумными затеями, на манер казенного учреждения — с 4 разрядами, в которых не было нужды, и 4 «попечителями»? Если послушать разноголосицу членов «Беседы» — очень похож на них квартет. В заседаниях её читались стихи на случай избрания в адмиралы кого-нибудь из друзей Шишкова или в министры — другого приятеля, читались с пафосом трагедии и с умилением стихи к «Трубочке» или к «Пеночке», причем спорили, можно ли в легком стихе к птичке сказать «драгая» вместо «дорогая» и «крыло» вместо «крылья». Решали так, что можно простить автору слово «драгая», но никак нельзя сказать «крыло», потому что одним крылом птица на воздухе держаться не может. Иван Андреич насмешливо улыбался во время этих споров, или дремал. Стихи:

«Деревня малая, отчизна дорогая,Когда я возвращусь под кров счастливый твой?»

вызывали замечание, что милый можно сказать только о женщине, о друге, а «кровом» нельзя назвать деревню, потому что она состоит из многих кровов, и т. п.

7-го января 1812 года Иван Андреевич был определен помощником библиотекаря в учрежденную тогда Императорскую Публичную Библиотеку. Директором её назначен был А. Н. Оленин, друг и покровитель Крылова; под его же начальством служил И. А. уже несколько лет при Монетном дворе. Служба в библиотеке вполне подходила к характеру Крылова — ленивому и беспечному. Тароватый на выдумки, он завел здесь особые футляры для летучих изданий, но делал сам немного. Благодаря трудолюбию и знанию библиотекаря Сопикова, ему и нечего было делать. Четыре года спустя Сопиков вышел в отставку, и Крылов занял его квартиру, в среднем этаже здания библиотеки, на углу к Невскому проспекту; здесь прожил он почти тридцать лет до своей отставки. Заняв место Сопикова, он получил в помощники барона Дельвига, не менее ленивого и беспечного поэта. Прошли было красные дни для Крылова. Но Дельвига сменил потом другой. Крылов впрочем не особенно мучил свою совесть упреками. Двадцать пять лет спустя он сказал своему помощнику: «А я, ной милый, ленив ужасно… Да что, мой милый, говорить! И французы знают, что я ленив». Он показал ему отношение Оленина от 1812 года с предложением составлять особые критические замечания для каталогов. «Каков же я молодец», говорил он. «Да и Алексей Николаевич не принуждал меня… Другое дело, если бы потребовал… А то ну… вы постараетесь за меня, мой милый»… В том же году назначена ему была сверх жалованья пенсия из Кабинета Государя в 1,500 р. К этому времени относится целый ряд его басен, вызванный отечественной войной и неприязнью к Франции.

Поводом к басне «Щука и Кот» была неудача адмирала Чичагова, возбудившая в публике сильное негодование. В современной карикатуре Кутузов скачет на коне и тянет один конец сети, в которую должен попасть Наполеон, а на другом её конце — Чичагов, сидящий на якоре, восклицает: «Je le sauve!» и Наполеон в виде зайца проскальзывает за его спиной. В другой карикатуре, говорят, дело было изображено так: Кутузов с усилием затягивает мешок, а Чичагов с другого конца перочинным ножом разрезывает этот мешок и выпускает из него маленьких французских солдат.

Всегда тяжелый на подъем, Крылов остается однако не менее забавным и шутливым. На торжественном молебне в Казанском соборе, по случаю отъезда Государя к театру войны, Крылов встретил графа Д. Хвостова. «Ну что, граф», спросил он его: «не напишете ли оды? Вы конечно пришли сюда за вдохновением?» Граф обиделся. — «Почему же я именно должен писать?» спросил он: «вы также пишете стихи и, как говорят, очень хорошие». «Мои стихи», отвечал Крылов: «ничтожные басни, а вы парите высоко, вы лирик!» Крылов никогда не переставал осмеивать высокопарные оды, а в ответ на обвинение в том, что он один не славит Александра, написал свою басню «Чиж и Еж», которая так оригинально выделялась в ряду напыщенных стихов своею простотой и пережила все шумные выражения восторгов.

Ему приписывают эпиграмму на Шишкова, который во время войны назначен был государственным секретарем, ради его патриотического духа и стиля. Государь пожаловал ему на дорогу придворную карету. На прощальном обеде у А. С. Хвостова хозяину подали пакет, — в нем находились следующие стихи:

«Шишков, оставил днесь Беседы светлый дом,Ты едешь в дальний путь в карете под орлом.Наш добрый царь, тебе вручая важно дело,Старается твое беречь, покоить тело;Лишь это надобно, о теле только речь,Неколебимый дух умеешь сам беречь».

Хозяин сказал: «не диво то, что наш Крылов умно сказал, а диво, что он сам стихи переписал». Крылов всячески открещивался от литературного «подкидыша», как он сам называл эти стихи, но они остались за ним. Крылов не любил ссориться и умел ладить со всеми. Не смотря на дружеские связи с членами «Беседы», он сразу не менее дружески и с честью принят был в круг молодых писателей, собравшихся в это время в Петербурге. Сюда перебрались из Москвы Жуковский и Карамзин и соединились с Батюшковым, Гнедичем, Блудовым и др. Когда критика встретила бранью «Руслана и Людмилу» юного Пушкина, Крылов написал эпиграмму: